Тетя Элизабет постаралась скрыть свой живой интерес к этому предложению.

— Что ж, напиши, если хочешь. Я была бы не прочь послушать о них. Только, пожалуйста, не вставляй в свою книгу никого из наших соседей!

Эмили не вставила никого из соседей, да ей это было и не нужно. Персонажи в изобилии рождались в ее воображении, требуя для себя имени и места на страницах ее рукописи. Они смеялись, и смотрели со злостью, и плакали, и танцевали, и даже немного влюблялись. Тетя Элизабет отнеслась к этому терпимо, полагая, что невозможно написать роман без «чуточки любви». Каждый вечер Эмили читала очередную главу. Тетя Лоря и кузен Джимми получили возможность слушать ее вместе с тетей Элизабет. Кузен Джимми был в восторге. Он не сомневался, что это самая замечательная история из всех когда-либо написанных.

— Я снова чувствую себя молодым, когда слушаю тебя, — сказал он.

— Иногда мне хочется смеяться, а иногда плакать, — призналась тетя Лора. — Когда я ложусь спать, мне трудно уснуть: я все думаю, что случится с Апплгатами в следующей главе.

— Неплохо, — признала тетя Элизабет. — Только я хотела бы, чтобы ты вычеркнула то, что там сказано о жирных кухонных полотенцах Глории Апплгат. Миссис Фрост, жена Чарли Фроста из Дерри-Понд, подумает, что ты имеешь в виду ее. У нее полотенца всегда жирные.

— Щепки должны отчего-то загореться, — сказал кузен Джимми. — Глория забавна в книге, но жить с ней бок о бок было бы невыносимо. Слишком уж она занята спасением человечества. Кто-то должен сказать ей, чтобы она просто почаще читала Библию.

— А мне не нравится Сисси Апплгат, — сказала тетя Лора извиняющимся тоном. — У нее всегда такой высокомерный тон.

— Мелкий умишко, — заметила тетя Элизабет.

— А я терпеть не могу старого Джесси Апплгата! — свирепо воскликнул кузен Джимми. — Человек, который пинает кошку только для того, чтобы дать выход своей злости! Я прошел бы двадцать миль, чтобы дать по физиономии этому старому дьяволу. Но… — добавил кузен Джимми с надеждой, — может быть он скоро умрет.

— Или исправится, — милосердно предположила тетя Лора.

— Нет, нет, Эмили, не давай ему исправиться, — сказал кузен Джимми встревоженно. — Убей его сразу, если это необходимо, но не исправляй его. Зато я хотел бы, чтобы ты изменила цвет глаз Пег Апплгат. Мне не нравятся зеленые глаза… никогда не нравились.

— Но я не могу их изменить. Они зеленые, — запротестовала Эмили.

— Ну, тогда хотя бы бакенбарды Эйбрахама Апплгата, — попросил кузен Джимми. — Мне нравится Эйбрахам. Веселый малый. Неужели он не может обойтись без баков, Эмили?

— Нет, — твердо отвечала она, — не может.

Как они не могут понять? У Эйбрахама были бакенбарды, ему нужны бакенбарды, он твердо намерен их иметь. Она не могла изменить его.

— Самое время вспомнить, что на самом деле эти люди не существуют, — упрекнула всех тетя Элизабет.

Но однажды — Эмили считала это своим величайшим триумфом — тетя Элизабет засмеялась. Ей сделалось так стыдно от этого, что она даже не улыбнулась на протяжении всего последующего чтения.

— Элизабет полагает, что Богу неприятно слышать наш смех, — шепнул кузен Джимми Лоре, прикрыв рот рукой. Если бы Элизабет не лежала в постели со сломанной ногой, Лора улыбнулась бы. Но улыбаться в таких обстоятельствах казалось неуместным.

Кузен Джимми спускался по лестнице, качая головой и бормоча:

— Как она это делает? Как она это делает! Я могу писать стихи, но это!.. Эти люди живые!

Один из персонажей был, по мнению тети Элизабет, даже слишком живым.

— Этот Никлас Апплгат слишком похож на старого Дугласа Курси из Шрузбури, — заметила она. — Я предупреждала тебя, чтобы ты не вставляла в книгу никого из знакомых.

— Да я никогда в жизни не видела Дугласа Курси.

— Все равно это он — как живой. Даже Джимми это заметил. Ты должна его вычеркнуть, Эмили.

Но Эмили упрямо отказалась его «вычеркнуть». Старый Никлас был одним из лучших ее персонажей. К этому времени она уже была очень увлечена своей новой книгой. Теперь творчество никогда не превращалось в тот священный ритуал, каким было создание «Продавца снов», но писала она с удовольствием, забыв на время обо всем, что мучило и угнетало ее. Последняя глава была закончена в тот самый день, когда с ноги тети Элизабет сняли лубки и перенесли ее на кушетку в кухню.

— Ну, твоя история неплохо помогла мне скоротать последние недели, — призналась она. — Но я очень рада, что снова могу приглядывать за хозяйством. Что ты собираешься делать с твоей книгой? Как ты ее назовешь?

— «Мораль розы».

— Совершенно неподходящее название, на мой взгляд. Не знаю, что оно означает… да и никто другой не догадается.

— Неважно. Это название книги.

Тетя Элизабет вздохнула:

— Не знаю, в кого ты такая упрямая, Эмили, — никогда не слушаешь ничьих советов. Зато я точно знаю, что ни один Курси не станет с нами больше разговаривать, после того как ты опубликуешь эту книгу.

— У книги нет никаких шансов появиться в печати, — сказала Эмили мрачно. — Они пришлют ее назад, «прокляв небрежной похвалою» [55] .

Тетя Элизабет никогда прежде не слышала этого выражения и решила, что Эмили выдумала его сама.

— Эмили, — сказала она сурово, — чтобы я больше не слышала от тебя таких слов. Я знаю, что Илзи способна выругаться, но это последствия ее раннего воспитания. К бедняжке нельзя предъявлять тех требований, которые мы предъявляем к себе. Но Марри из Молодого Месяца никогда не употребляют грубых выражений.

— Это была всего лишь цитата, тетя Элизабет, — сказала Эмили устало.

Она устала… устала… от всего. Приближалось Рождество, и впереди была длинная, тоскливая зима — пустая и бесцельная. Казалось, нет цели, ради которой стоило бы трудиться. Не стоило трудиться даже ради того, чтобы найти издателя для «Морали розы».

IV

И все же она старательно перепечатала рукопись на машинке и отправила в издательство. Рукопись вернули. Эмили послала ее снова… и снова — трижды. Рукопись вернули. Эмили перепечатала ее еще раз — листы были уже сильно помяты — и послала снова. Всю зиму, весну и лето она отправляла ее издателям из составленного заранее списка. Она уже забыла, сколько раз перепечатывала текст. Все это стало чем-то вроде шутки, горькой шутки.

Самым неприятным для Эмили было то, что обитатели Молодого Месяца знали обо всех этих отказах и ей приходилось выносить их сочувствие и негодование. Кузен Джимми так сердился, что после каждого очередного отказа издать этот шедевр целый день не мог есть, и она перестала рассказывать ему о том, кому и когда послала рукопись. Один раз ей даже пришло в голову: не послать роман мисс Ройал, чтобы она пустила в ход свои связи и добилась его опубликования? Но гордость Марри не могла примириться с таким выходом из трудного положения. Наконец осенью, когда рукопись вернулась от последнего в списке издателя, Эмили даже не вскрыла бандероль и с презрением бросила ее в ящик своего письменного стола.

— Вот и конец истории с этой книгой… и конец всем моим мечтам. Я буду использовать чистую оборотную сторону этой бумаги для заметок. А теперь мне лучше вернуться к спокойному существованию поденщика, пишущего только ради заработка.

Во всяком случае, редакторы журналов относились к ее произведениям лучше, чем издатели книг… У них, как с чувством сказал кузен Джимми, явно было больше здравого смысла. В то время как ее книга тщетно искала путь к читателям, журналы все охотнее принимали ее рассказы. Эмили проводила долгие часы за письменным столом и в известной степени наслаждалась своей работой. Но при всем этом сохранялось ощущение поражения. Ей не удалось достичь настоящих высот на «альпийской тропе». Величественный Град Осуществления Надежд [57] на вершине был не для нее. Халтура! Вот и все. Заработок, который тетя Элизабет считала возмутительно легким.